Образование в Китае имеет длительную историю. Своего наибольшего расцвета оно достигло в эпоху правления династии Тан (VII–X вв.). Сменившая ее династия Сун (конец X–XIII вв.) внесла свою лепту в формирование системы образования и организацию педагогической деятельности: возникает реально действующая иерархия учебных заведений, организуются школы различных уровней обучения, а также появляется возможность продолжения образования в школе более высокого уровня. Еще одним важным достижением этого периода можно считать дальнейшее развитие связей между учебными учреждениями различного профиля – администрирование в сфере образования достигло наивысшего развития и не имело аналогов ни в одной стране мира того времени.
Достигнутая в результате управляемость системы образования позволила значительно улучшить обеспечение школ педагогическими кадрами. В самых лучших и престижных учебных заведениях в сунскую эпоху появляется возможность формировать «авторские» программы обучения, примером чего могли служить «частные» академии «Байлудун» и «Сунян». Эти тенденции во многом были обусловлены культурным содержанием образовательной доктрины сунской эпохи, основу которого составляли идеи неоконфуцианства. Неоконфуцианский подход к образованию позволил возродить дух доктрины Конфуция, реализовать потерянный в результате формализации образовательных моделей гуманистический элемент базовой педагогической философии. В деятельности китайских педагогов начинает превалировать творческий подход, применяются нетрадиционные методы обучения, в частности, возрождаются ценившиеся в древности свободные дискуссии по тем или иным проблемам. Наконец, в неоконфуцианских школах изменились отношения между педагогами и учащимися, на смену формальностям и регламентации пришли доверительные и доброжелательные формы взаимодействия[1]. Все это позволило ряду авторитетных исследователей признать сунскую эпоху «золотым веком» ученого сословия в Китае[2].
При этом следует отметить, что данные образовательные учреждения попали в непростую ситуацию, поскольку их нетрадиционность выводила их за пределы общепринятой и оставшейся массовой общегосударственной системы образования. Поэтому неоконфуцианский эксперимент при всех его преимуществах в Китае не прижился, и большинство инновационных школ были вынуждены вернуться к традиционной системе подготовки. Не последнюю роль в неудачах «сунского ренессанса» сыграли обрушившиеся на Китай в XIII в. монгольские завоевания и последовавшая за этим смена династии.
С этого момента начинается кризис системы образования в Китае. Власти стараются ужесточить контроль за «просвещенной элитой», которая могла быть опасна элите политической, нередко имевшей иностранное происхождение. В ситуации противостояния педагогическая деятельность могла быть истолкована как источник распространения оппозиционных настроений. Нередки были репрессии, например, ограничение числа академий после прихода к власти династии Цин, ужесточение системы государственного контроля за образовательными учреждениями, выразившееся в изменении принципов финансирования школ разного уровня, государственном контроле за присвоением ученых степеней и даже процессом создания учебных программ. Такая политика принесла свои плоды и лишила педагогическое сообщество Китая независимости. Не только государственные школы, но и ранее ориентировавшиеся на неоконфуцианскую образовательную доктрину частные учебные заведения (шу юань), были вынуждены смириться с новыми реалиями и «стали проводниками официальной идеологии»[3].
В Китае Цинского периода, особенно XVIII–XIX вв., задача организации учительской корпорации приобретает государственный характер. В этой связи на повестку дня встал вопрос о необходимости налаживания стабильной системы воспроизводства учительских кадров под контролем государства.
Сведения о состоянии просветительской деятельности в Китае содержатся в написанных в первой четверти XIX в. и впервые опубликованных в 1848 г. и переизданных несколько лет назад работах Н.Я. Бичурина «Статистическое описание Китайской империи» и «Китай в гражданском и нравственном состоянии». Описанию учреждения профессиональной педагогической подготовки посвящена глава «Педагогический институт».
Студенческий контингент института был разделен по способу поступления и по социальному положению. Поступление в педагогический институт допускалось по ординарной и экстраординарной процедуре. Первая применялась к студентам, «представляемым ко двору». Они имели возможность поступить в институт по окончании провинциальных учебных заведений (уездных училищ), то есть получить специализированное образование.
Приоритет при этом отдавался лицам, «долго пользовавшимся казенным содержанием», из которых «старший по времени назначается старшим, а два, следующие за ним, – младшими кандидатами». При этом специальный чиновник – «попечитель училищ», осуществлял контроль за направлением выпускников уездных училищ в педагогический институт. В его обязанности помимо всего прочего входило утверждать результаты отбора абитуриентов. Положение определяло отправлять из областного училища ежегодно по одному студенту, из окружного – по два в три года, из уездного – по одному в два года.
Помимо очередников в педагогический институт направлялись кандидаты, «представляемые по государственной милости» на основании специального «милостивого манифеста». Здесь также имело место квотирование – такие направления получали кандидаты по одному из каждого областного, окружного, уездного и военно-окружного училища.
Кроме того, в педагогический институт направлялись для поступления выпускники училищ, «одобряемые начальством» на основании отличий в учении и поведении. В работах Н.Я. Бичурина они названы «приобщенными» студентами, что, видимо, и означает экстраординарный характер их поступления. С тем, чтобы определить лучших, требовалось провести специальные испытания.
Право проведения испытаний закреплялось за попечителем училищ в губерниях по прошествии трех лет после вступления в должность. Такие местные испытания проводились попечителем совместно с начальником губернии и предусматривали демонстрацию кандидатами на обучение в педагогическом институте «особливых» знаний, в числе которых упоминается «сочинение рассуждений», «ответ на политическую задачу» и упражнения в стихосложении (впрочем, из текста источника не ясно, должен ли был соискатель продемонстрировать творческие способности в области поэзии или же ему было достаточно показать знание поэтических произведений). Оказавшиеся на испытании лучшими посылались в институт.
Поступившие на обучение в педагогический институт студенты разделялись на четыре разряда. К первому разряду относились студенты «по государевой милости». Такое звание можно было получить на основании заслуг предков. Например, если студент происходил из семьи «славных ученых» или же достигал особых успехов в учебе.
Ко второму разряду относились студенты «по службе отцов». Здесь речь идет об отпрысках высших столичных чиновников, относившихся к первым восьми классам административной иерархии, провинциальных чиновников первых шести классов и военных чиновников первых четырех классов. Чаще всего именно они поступали в институт на основании императорского манифеста[4].
К третьему разряду студентов относились дети-сироты из семей государственных чиновников, погибших при исполнении служебных обязанностей «от бури на море, на большом озере или реке». Однако для их приема существовали ограничения – место в институте предоставлялось лишь для одного из сыновей погибшего.
К четвертому разряду относились все остальные студенты, поступавшие в институт на основании продемонстрированных на вступительных испытаниях знаний. За ними закрепилось название «студентов института по отличию».
Студенты либо находились на государственном содержании («казенные»), либо учились за свой счет («своекоштные»). В каждом классе были представлены и те, и другие – по 25 человек «казенных» и по 20 «своекоштных» студентов. Полный штат воспитанников педагогического института составлял 270 человек. В случае освобождения места, появления вакансии в одном из классов, оно могло быть заполнено по результатам ежемесячных испытаний в губерниях и по описанному нами выше порядку. Победители таких испытаний могли занять вакантное место.
Административная структура педагогического института предполагала наличие главных должностных лиц – «главноуправляющего», двух ректоров и трех инспекторов, которые «заведуют образованием учителей».
В структурные подразделения института входили:
– «правление по надзирательной части»:
– «правление по учебной части»;
– «правление письменных дел»;
– библиотека;
– казначейство.
Надзирательный отдел занимался принятием и «определением» студентов. Два инспекторских помощника надзирательного отдела вели соответствующее делопроизводство и учет контингента студентов, а также организовывали их расселение. «Казеннокоштные» студенты помещались непосредственно в институте, остальные проживали в частных домах.
Еще одной важной задачей «правления по надзирательной части» являлось «наблюдение за упражнением воспитанников», то есть контроль за учебной дисциплиной. В частности, пропуск занятия «казеннокоштным» студентом института одного классического упражнения приводил к отказу от казенного содержания. Менее серьезные нарушения учебной дисциплины со стороны «казеннокоштных» студентов педагогического института (например, невыполнение заданного учителем упражнения и два «проступка» в течение месяца) приводили к временному лишению содержания. Санкции применялись и к «своекоштным» воспитанникам. Так, «кто дважды прогуляет и трижды будет замечен в проступках, у того вычитается за месяц». Самой серьезной карой, которую могли применить надзиратели, было исключение из института. Она применялась в случае хронического нарушения учебного режима[5].
Таким образом, устанавливалась шкала санкций, что должно было способствовать выработке дисциплинарных устоев поведения будущих учителей. Следует также отметить, что все случаи нарушения дисциплины фиксировались надзирателями в специальной книге.
Кроме того, «правление по надзирательной части» вело учет «срочного времени, положенного разным разрядам студентов для окончания учения в Институте». То есть речь идет об исполнении в положенные сроки учебных программ.
Наконец, последней функцией данного подразделения педагогического института был надзор за «упражнениями учителей в казенных училищах в Пекине», т.е. организация повышения квалификации учительских кадров столицы и контроль за профессиональным уровнем подготовки учителей государственных учебных заведений[6].
Второе структурное подразделение педагогического института – «правление по учебной части» – возглавлялось двумя профессорами словесности, в обязанности которых входило «изъяснение классических книг» и оценка результатов упражнений студентов.
Третье структурное подразделение педагогического института – «правление письменных дел» – выполняло функции канцелярии. В его обязанности входило «исправление письменных дел», надзор за писарями и служителями, а также хранение жертвенных сосудов, употребляемых в ритуальной практике в храме учителя.
В фондах институтской библиотеки преобладали сочинения императоров правящей маньчжурской династии, а также сочинения, изданные специальным правительственным органом – Приказом ученых – в течение 1644–1847 гг. Таким образом, будущие учителя ориентировались по ходу получения высшего педагогического образования, прежде всего, на официальные источники, отражавшие потребности правящей политической элиты Китая. Вместе с тем в фондах библиотеки педагогического института были представлены и памятники иных династий, главным образом «в честь учителя Кун-цзы и четырех сопредстоящих ему святых».
Наконец, последнее пятое структурное подразделение педагогического института – казначейство – выполняло также очень важные организационные функции финансового обеспечения учебного процесса, что предполагало «заведование приемом и расходом суммы, употребляемой на содержание, награды и пособия воспитанникам»[7]. В штат казначейства входили два чиновника из правления института, а также два старших учителя, назначавшихся по усмотрению «присутствия».
На содержание студентов педагогического института ежегодно из государственной казны выделялось по 5000 лян серебра[8]. В указанную сумму не включались затраты на жалованье преподавателям. Для этих нужд были предусмотрены специальные фонды Палаты финансов, тогда как затраты на ремонт помещений, к примеру, брало на себя специальное правительственное ведомство – Строительная палата. Таким образом, подготовка будущих учителей всецело финансировалась государством, и различия между студентами, проявившиеся в их разделении на «казеннокоштных» и «своекоштных», сводились лишь к выделению для их содержания специального стипендиального фонда, задачей которого являлось обеспечение элементарных потребностей студентов института в питании и жилье.
Приведем статистические данные по стипендиям студентов. Из общей указанной суммы стипендиального фонда каждый «казеннокоштный» студент получал строго определенные суммы «на стол» (2,5 ляна в год), «на дровяные уголья» (в холодные месяцы по 0,5 ляна). Кроме того, каждый «своекоштный» студент получал ежемесячно по 0,5 ляна серебра «на одеяние»[9].
Помимо расходов на жизнеобеспечение казначейство осуществляло также поощрительные выплаты. Право на повышение материального довольствия лучший студент курса («первый из первого разряда») получал после проведения годичного испытания. Победитель испытания получал доплату к базовой стипендии в размере 1,1 ляна серебра, студенты, занявшие второе и третье место, – по 8 чин серебра[10].
Существовали и другие формы материальной поддержки студенчества. К примеру, если студенту педагогического института «по смерти отца или матери нужно отправиться на родину или сам он умер от болезни, то выдается денежное пособие, смотря по расстоянию». Размеры таких «дорожных» пособий были значительными – от 4 до 10 лян, а родственники умершего от болезни студента получали 12 лян серебра. Студенты, воспользовавшиеся такой помощью, должны были представить отчеты о потраченных суммах.
Учебный процесс в педагогическом институте находился под строгим контролем профессоров «правления по учебной части», которым подчинялись преподаватели (старшие и младшие учителя).
Главной задачей профессоров являлось дважды в месяц (1 и 13 числа) собирать всех студентов института для чтения им «изъяснений» на классические книги, изданные правительством, и правомерного их комментирования. После чтения книг профессора приказывали воспитанникам заучивать «изъяснения на память», а также давали им текст из классических книг для сочинения изъяснения и политическую задачу.
В дальнейшем профессора «правления по учебной части» проверяли выполнение заданий. Сложная процедура контроля за результатами обучения подчинялась определенным срокам, нарушение которых влекло за собой санкции.
При обучении иностранным языкам (монгольскому и маньчжурскому) студенты были обязаны ежемесячно заучивать на память учебный материал, который задают учителя. Преподаватели с периодичностью в три месяца отчитывались о результатах обучения языкам перед специальным «маньчжурским» ректором, а о переводах текстов с китайского языка на иностранные они отчитывались ежемесячно перед «правлением по учебной части».
Не менее жесткие требования предъявлялись и к упражнениям по китайской словесности. Студенты были обязаны «ежедневно выучивать на память известное число строк из классических книг», «занимающиеся сочинением задач обязаны сверх месячных упражнений выучить известное число глав из новейших сочинений, известное число статей из уложений». Объем заданий в обоих случаях определялся индивидуально – учителя назначали его, «смотря по способностям учащихся»[11].
Промежуточные ежемесячные испытания проводились строго в 15-й день каждого месяца. Такое испытание организовывал первый ректор или инспектор института. Испытания по китайской словесности предполагали сочинение по одному предложению в прозе и в стихах. Их результаты оценивались всеми ректорами и инспекторами института. Своей спецификой обладали испытания по маньчжурскому и монгольскому языкам. Студенты должны были продемонстрировать навыки перевода, а результаты их испытаний рассматривались ректором и инспектором из маньчжуров.
Помимо ежемесячных испытаний в педагогическом институте проводились итоговые годовые испытания. Им предшествовало тщательное изучение преподавателями упражнений студентов за весь год, по результатам которого составлялись специальные списки о степени прилежания студентов, представлявшиеся «присутствию». На основании этих списков производилось исключение из института ленивых студентов, которые к годовым итоговым испытаниям даже не допускались.
Годовые испытания преследовали цель выявить лучших студентов. Такая процедура повторялась из года в год на протяжении всего срока обучения в педагогическом институте, который составлял 36 месяцев.
По окончании института осуществлялось распределение выпускников на службу по итогам продемонстрированных ими учебных результатов. Распределением занималось специальное правительственное учреждение – Палата Чинов. Лучшие студенты определялись в уездные учителя, остальные – в младшие уездные учителя[12]. Вместе с тем студентов, которые в течение трех лет обучения оказывались отличниками в словесности или в знании политики, присутствие института, с разрешения императора, могло еще на три года оставить их для дальнейшего образования. Такие студенты по истечении этого дополнительного срока обучения проходили еще одно испытание, по результатам которого они, опять же по представлению императора, могли быть назначены уездными правителями. Таким образом, возможности педагогического института позволяли готовить не только профессиональных учителей, но и чиновников. Это обстоятельство способно лишний раз подтвердить высокий социальный статус учителя, значимость его деятельности для государства.
Также следует отметить, что обучение в педагогическом институте не было единственным способом приобщения к профессиональной корпорации учителей. Нередко занять столь почетное место можно было, приняв участие в общенациональных соревнованиях.
Такие состязания проводились один раз в 12 лет. К участию в испытаниях допускались «отличнейшие». Инициатива их проведения принадлежала не губернским властям, а администрации педагогического института, которая «входила по сему предмету с докладом к государю». По результатам обращения издавался специальный императорский указ, на основании которого попечители провинциальных училищ отбирали среди своих студентов участников конкурса и готовили для них два предварительных испытания: первое – сочинение двух «рассуждений» и «изъяснений» с опорой на классические книги, второе – «рассуждение, ответ на политическую задачу и стихи». Данная стадия конкурса была призвана выявить лучших студентов, которые в последующем направлялись для участия в главном испытании в Пекин.
Столичная стадия конкурса организовывалась Обрядовой палатой – одним из высших государственных органов Китая. В процедуре проверки знаний непосредственное участие принимал сам император. Его роль заключалась в выборе предложений из конфуцианского «Четырехкнижия» для рассуждения и предложений для стихосложения. Все участники конкурса получали равные по объему задания. Испытания проводились анонимно – в конце каждой тетради, в которой исполнялись задания, прикладывались лишь печати, означающие губернию, откуда прибыл конкурсант, но при этом «прозвания и имена» заклеивались. Для проверки результатов император привлекал «первых государственных сановников» и затем сам утверждал итоги конкурса.
В зависимости от продемонстрированных знаний конкурсанты делились на четыре разряда. К четвертому разряду относились те участники испытания, в задачах которых обнаруживалась «неправильность слога» или сбивчивость суждений. Такие тетради уничтожались. К третьему разряду относились конкурсанты, допустившие при решении ошибки. Их решения возвращались в те учебные заведения, из которых прибыли соискатели, а допустившие подобные недочеты «попечители училищ с начальниками губерний подвергались ответственности».
Конкурсанты, составившие два первых разряда, представлялись Обрядовой палатой императору, с тем, чтобы «произвести им дополнительное испытание в тронной Бао-хо-дянь». Это испытание становилось кульминацией конкурса. По форме описанная выше процедура повторялась, но проводилась более торжественно.
Наградой победителям испытаний были преференции различного рода. Лучшие из лучших получали 14-й класс в административной иерархии и распределялись по палатам (то есть высшим государственным учреждениям) «для приучения к делам». Иные проявившие себя участники могли получить должности уездных правителей или учителей, или же поступали в очередь избираемых для определения в учителя[13].
Итак, на примере вышеописанного конкурса мы можем сделать ряд выводов об особенностях функционирования китайской системы подготовки учительских кадров в эпоху Цин. Прежде всего, причисление к учительству, как награда за победу в общенациональном соревновании, говорит о высоком престиже профессии учителя, которая приравнивается к высшим чиновничьим должностям. Также в пользу престижа педагогической деятельности говорит и тот уровень, на котором организовывались такие испытания, в том числе, достаточно характерным аргументом является личное участие императора и культурной элиты страны.
Таким образом, путем обучения в педагогическом институте формировался контингент педагогических кадров, задействованный в основном в уездных училищах. Это был наиболее престижный вариант трудоустройства, о чем говорит тот факт, что таких учителей во всех китайских провинциях насчитывалось немногим больше 3 тысяч человек.
[1] Чжан Л., Фан С. Китай // Педагогика народов мира: История и современность. М., 2001. С. 203.
[2] Крюков М.В., Малявин В.В., Софронов М.В. Китайский этнос в средние века (VII–XIII вв.). М., 1984. С. 25.
[3] Боревская Н.Е. Очерк истории школы и педагогической мысли в Китае. М., 2002. С. 49.
[4] Бичурин Н.Я. Китай в гражданском и нравственном состоянии. М., 2002. С. 238.
[5] Бичурин Н.Я. Китай в гражданском и нравственном состоянии. С. 239.
[6] Бичурин Н.Я. Указ. соч. С. 240.
[7] Бичурин Н.Я. Указ. соч. С. 242.
[8] 1 лян – 50 граммов.
[9] Бичурин Н.Я. Там же.
[10] 1 чин – 40 граммов.
[11] Бичурин Н.Я. Китай в гражданском и нравственном состоянии. М., 2002. С. 241.
[12] Бичурин Н.Я. Указ. соч. С. 238.
[13] Бичурин Н.Я. Китай в гражданском и нравственном состоянии. С. 237.
Автор: М.А. Боенко