Аргумент 1: выплавка драгоценных металлов являлась государствен­ной монополией.

Данный тезис является ключевым в системе доказательств сторонников версии тайной плавки. При этом, как ни странно, никто из исследователей (кроме Г. Веймарна) не потрудился на основе нормативной базы XVIII в. про­верить это утверждение.

Историки по праву считают основой законодательной базы горного дела в России «Берг-привилегию» Петра I, принятую 10 декабря 1719 г. Уже в этом документе ни о какой монополии государства (или царской семьи) на добычу драгоценных металлов речи не шло. Первым пунктом закона искать и плавить золото и серебро дозволялось «всем... какого б чина и достоинства ни был», т. е. любому жителю России, от дворянина до крепостного. По­иск новых месторождений разрешался повсюду, независимо от принадлеж­ности земель. Единственным ограничением являлось преимущественное право государства покупать металлы по установленной Берг-коллегией це­не. Разрешение на строительство завода предприниматель должен был по­лучить в столичном горном ведомстве [50, с. 863-865]. Демидов в 1726 г. дей­ствительно просил помимо меди разрешить ему добывать «ежели где при­ищутся впредь» серебряные, золотые руды. Однако горные власти не дали такого разрешения, постановив, что плавка других металлов, кроме меди, будет позволена Акинфию Никитичу после изучения в Берг-коллегии руд­ных образцов [26, с. 119-121].

Важным событием в истории горного дела Сибири стало принятие ново­го закона 26 сентября 1727 г., дополнившего петровские «привилегии». Не­смотря на то, что этот указ опубликован в Полном собрании законов Рос­сийской империи и переопубликован в ряде современных изданий, сторон­ники тайной плавки его упорно не замечают. Между тем указ имел прямое отношение к алтайским заводам, и причиной его принятия, вероятно, стало начало разработки руд на юге Западной Сибири. Указ давал новые льготы всем, кто захочет искать и плавить любые металлы на землях, расположен­ных восточнее города Тобольска (следовательно, и на Алтае). Теперь для на­чала добычи золота и серебра не требовалось никакого разрешения. Единст­венная обязанность горнозаводчика состояла в том, чтобы в течение двух-­трех месяцев «по вступлении в тот промысел» уведомить об этом власти. Ха­рактерно, что в дальнейшем Демидов всегда ссылался не на разрешение 1726 г. а на этот указ. В ноябре 1746 г., когда Демидова уже не было в жи­вых, Елизавета Петровна отменила указ 1727 г.

В принципе, наличие этого указа полностью опровергает версию о тай­ной плавке серебра на Урале из алтайской меди. Если на Урале Демидов по закону не мог добывать серебро без разрешения горных властей, то на Ал­тае он, наоборот, мог производить выплавку драгоценных металлов не та­ясь! Поэтому совершенно нелогично везти серебросодержащий полуфабри­кат за тысячи километров, строить в подвалах тайные печи и чеканить моне­ту на Урале (за фальшивомонетничество законы всегда наказывали предель­но сурово), если добывать серебро вполне легально можно было на Алтае. Как ни парадоксально это звучит, но Колывано-Воскресенский завод в 1730-е гг. был единственным предприятием Демидова, где по закону разре­шалось плавить серебро.

Считаем, что все дальнейшие аргументы о тайной плавке не имеют смыс­ла, поскольку версия о государственной монополии на добычу драгоценных металлов является основой легенды - тем единственным «гвоздем», без которого вся система доказательств рушится. Но поскольку наша цель — не просто проверка изложенных выше аргументов, но и выяснение причин их появления, последовательно рассмотрим все пункты.

Аргумент 2: алтайскую черную медь на судах по Оби и Иртышу пе­ревозили на Урал для извлечения серебра.

Причину перевозки тысяч пудов колыванской черной меди с Алтая на Урал за тысячи верст не могли понять уже исследователи XVIII в. Генерал Веймарн одним из первых высказал версию о том, что причиной перевозки полуфабрикатов на Урал была выплавка драгоценного металла. В. Рожков, сообщая о ревизии 1732 г. В. Райзера, недоумевал, что «ревизоры не обрати­ли внимания на отправленную в Невьянский завод... черную медь» [55, с. 351]. На самом деле то, что настораживает исследователей уже 250 лет, не вызывало вопросов у современников. Главной причиной отправки меди на Урал был недостаток лесов вокруг Колывано-Воскресенского завода. В 1732 г., через четыре года после начала действия первого металлургическо­го предприятия на Алтае, в своем пространном отчете Райзер и Фермор при­вели неутешительный подсчет, по которому получалось, что при плавке руд на Колывано-Воскресенском заводе четырьмя печами «будет лесу токмо на пятнадцать лет». В 1735 г. крупнейший специалист горного дела В. Геннин предложил оригинальное решение этой непростой задачи: «можно плавить руды на черную, а не на чистую медь» и водным путем по Оби или Иртышу отправлять полученный полуфабрикат «до таких мест, где лесу множество имеетца и где можно для плавки черной и чистой меди заводы построить» [32, с. 625].

Уже в первой половине 1730-х гг. из-за отсутствия лесов в районе Колыва- но-Воскресенского завода на нем стали выплавлять в основном полуфабри­кат — черную медь, которую затем для окончательной очистки отвозили на судах на Невьянский и Нижнетагильский заводы. После пуска в 1744 г. Бар­наульского завода черную медь стали отправлять на устье Барнаулки. При­мечательно, что первая барнаульская медь была получена именно из такого колыванского полуфабриката.

Следовательно, очистка алтайской меди на Урале определялась не жела­нием скрыть факт наличия в ней серебра, а исключительно производствен­ной необходимостью.

Аргумент 3: производство алтайской меди было заведомо убыточ­ным для А. Демидова.

Как отмечалось выше, Никита Демидов в 1710 г. не согласился отдавать ⁹/10 уральской меди в казну, и на его уральские и алтайские заводы эти усло­вия никогда не распрострнялись. Что касается высокой себестоимости ал­тайской меди, то, не вдаваясь в длительные подсчеты, укажем, что, по сообщениям самих демидовских приказчиков начала 1730-х гг., производство пу­да чистой меди обходилось в сумму от 1 руб. 60 коп. до 2 руб. 57 коп. [26, с. 170-174]. Такой дешевой меди в России не было, на уральских заводах Де­мидова себестоимость этого металла составляла от 4 руб. 60 коп. до 5 руб. 20 коп. за пуд [2, л. 4 об.]^[1]. Оппоненты могут возразить, что Демидов специ­ально занижал себестоимость, чтобы скрыть ее убыточность. На это ука­жем, что в 1735-1737 гг. когда алтайские предприятия были в первый раз взяты у Демидова в государственную собственность, производство алтай­ской чистой меди обходилось в 2 руб. 56 коп. - 3 руб. 11 коп. за пуд [2, л. 4 об.; 20, л. 159,160 об.]. Доставка одного пуда черной меди с Алтая на Урал в этот же период стоила 12 ^]/₂ коп., а не 46 коп. [20, л. 159], как сообща­ется в современной литературе.

По какой цене алтайская медь поступала в казну? Как мы уже говорили, в исследованиях XIX-XX вв. значится сумма 4,5 руб. за пуд (В. Рожков, С. Маслениковский и др.). Действительно в 1734 г. Василий Татищев, прибыв на Урал, забрал большую часть меди А. Демидова и других заводчиков по этой цене. Практически все уральские промышленники подали жалобу лич­но императрице Анне Иоанновне, указав, что уплаченная им сумма ниже се­бестоимости производства металла [51, с. 202-203]. Действия Татищева про­тиворечили положениям петровской берг-привилегии 1719 г. и указам цари­цы [2, л. 4-4 об.; 7, л. 496; 51, с. 203]. 4 июля 1737 г. Анна Иоанновна приказа­ла начальнику Уральских горных заводов выплатить промышленникам «ис­тинную цену, во что по подлинному свидетельству им самим стала, да сверх того по 15 процентов». Впредь же полагалось брать металл только с тех заво­дов, на которых себестоимость не превышает четырех с половиной рублей. Более того, в указе императрицы особо оговаривалось, что «с Томских (Колывано-Воскресенских. - А К.) Демидова заводов в казну Нашу меди впредь брать не надлежит» [51, с. 203-204]. Позже Демидову за взятую В. Та­тищевым колыванскую медь заплатили по 6,5 руб., а за уральскую - 7 руб. за пуд [52, с. 411]^[2]. Это соответствовало рыночной цене меди, которая состав­ляла 6-7 руб. за пуд, цена медных изделий достигала 19 руб. за пуд.

Таким образом, все приведенные факты показывают, что в качестве ос­новного аргумента об убыточности алтайской меди был взят единичный случай 1735 г., который являлся как раз исключением, а не правилом. Имен­но этот случай заставил власти законодательным порядком определить сис­тему платы за медь, поступающую в казну от частных промышленников. Он ясно показывает, что никакого насильственного взятия алтайской меди в казну быть не могло.

Завершая рассмотрение вопроса о прибыльности алтайской меди, отме­тим, что по указу 1727 г. Колывано-Воскресенский завод на 10 лет был вооб­ще освобожден от уплаты налогов на производство меди. Не случайно гене­рал Г. Веймарн в своей рукописи 1766 г. указал, что чистая прибыль Акин­фия Демидова от Колывано-Воскресенских заводов могла составить не ме­нее 85 тыс. руб. [6, л. 64].

Аргумент 4: в 1732-1733 гг. для проверки подозрений о наличии дра­гоценных металлов на Колывано-Воскресенские заводы приезжали специ­альные комиссии.

Действительно, в 1732 г. Колывано-Воскресенские заводы посетили пред­ставители Берг-коллегии горный советник Винцент Райзер и капитан артил­лерии Вильгельм Фермор. Они были посланы в Сибирь не для расследова­ния слухов о серебре, а «для подлинного освидетельствования как наших ка­зенных, так и протчих партикулярных (частных. - А К.) медных и железных заводов» [14, л. 139]. Судя по их отчету, представленному в Петербурге в сен­тябре того же года, главной целью комиссии являлась проверка правильно­сти организации частным промышленником медеплавильного производства и разработки месторождений. Отчет состоял из 25 пунктов, в одном из кото­рых значилось: «Копка руд ведется непорядочно, ямами и сверху, а в глуби­не, как о том натуральные примеры показывают, медь лучше, и медное со­держание в серебряное переходит». По приказу ревизоров на месте одной из чудских копей (древней горной выработки) была проведена рудная раз­ведка, которая подтвердила их предположение о том, что она «надежду и к свинцу и к серебру подает» [55, с. 343]^[3]. Результаты проверки были сообще­ны не только столичным властям, но и самому Демидову. Однако следует по­нимать, что о возможности наличия серебра в алтайской руде и заводчик, и горные власти имели сведения еще с 1726 г. Но одно дело догадываться о со­держании серебра, а другое - уметь его извлечь из руды.

Что касается доноса фискала Григория Капустина в мае 1733 г. и проведе­ния следствия по этому доносу, то этот сюжет еще нуждается в детальном изучении. Отметим лишь, что главной статьей обвинения была не добыча се­ребра из алтайских руд, а утайка налогов за выплавленные медь и железо на Урале (основные следственные мероприятия проходили именно там) [43, с. 174; 55, с. 343]. Даже В. Рожков, который первым написал о следствии по доносу Капустина, указывал, что о серебряной руде «расследование вовсе не было сделано».

Имеющиеся в нашем распоряжении документы явно свидетельствуют, что причиной организации указанных ревизионных комиссий не были слу­хи о наличии серебра в алтайских рудах.

Аргумент 5: во время пробных плавок змеиногорских руд в 1735-1736 гг. было обнаружено серебро.

В 1735 г. по инициативе В. Н. Татищева Колывано-Воскресенские заводы были взяты у Акинфия Демидова в государственную собственность. Это пер­вое взятие заводов никак не было связано со слухами о наличии серебра в алтайских рудах. Целью сформированного на базе демидовских предпри­ятий нового казенного горного ведомства было производство меди из руд обь-иртышских и енисейских месторождений. Летом 1736 г. по приказу гор­ных властей на Змеиной горе проводились работы по разведке месторожде­ния, в том числе проверке полиметаллических руд на содержание серебра. Причиной организации этих работ стало сообщение из Екатеринбурга, где в октябре 1735 г. в одном из образцов присланной с Алтая свинцовой руды бы­ло обнаружено серебро.

Всего на Змеиногорском месторождении (которое тогда называлось Кор- балихинским) было добыто более 900 пуд. руды. Из них 115 пуд. шихтмейсте- ром С. Чернилыциковым в присутствии опытного горного специалиста К. Гордеева было проплавлено на Колыванском заводе. Несмотря на значи­тельное количество использованных руд, результат опытных плавок оказал­ся отрицательным. Поэтому работы на горе остановили, а в Екатеринбург от­правили рудные образцы «для лутчей опробации» и с просьбой в случае об­наружения серебра прислать на Алтай «знающаго плавильщика, как надле­жит плавить серебряные руды»^[4]. Судя по отсутствию документов, никакого продолжения этим работам не было: очевидно, и уральским мастерам не удалось выплавить драгоценный металл. По свидетельству одного из перво­открывателей змеиногорского месторождения Федора Лелеснова, так как «тогда знающих серебряные плавки людей не было, то оная руда в плавку не пошла и так оставлена... без всякого употребления» [36, с. 107].

Таким образом, работы 1736 г. на Змеиной горе нельзя считать началом производства серебра на Алтае, они стали лишь еще одним косвенным под­тверждением надежд, что в алтайских рудах должно быть серебро. Уже во второй половине XVIII в. исследователям было непонятно, почему даже ка­зенные специалисты не смогли найти на Змеиной горе серебро. Генерал Вей­марн писал по этому поводу: «В том или совершенное незнание силы в ру­дах и горных делах или же какое непростительное пристрастие руководство­вать могло...» [6, л. 42]. Ирония судьбы заключалась в том, что Змеиная гора действительно, как было установлено позже, почти полностью состояла из серебросодержащих руд! Однако в середине 1730-х гг. технология плавки се­ребра из полиметаллических руд была еще неизвестна демидовским и ка­зенным специалистам, работавшим на Алтае^[5].

Аргумент 6: в 1743 г. с алтайских заводов бежал саксонский мастер Ф. Трейгер с образцами змеиногорских золото-серебряных руд.

Саксонец Филипп Трейгер был признанным специалистом по серебря­ным рудам, еще в 1733-1734 гг. он принимал участие в поиске серебряных месторождений на Медвежьем острове в Белом море. Скорее всего, именно поэтому Акинфий Никитич 1 января 1741 г. нанял этого штейгера (горного мастера) по контракту на три года для работы на Алтае [18, л. 62-62 об.]. Трейгер являлся немецким подданным и достаточно высокооплачиваемым специалистом, поэтому предположения некоторых писателей о том, что к побегу его подтолкнула малая оплата или то, что его высекли демидовские приказчики [54, с. 59], мягко говоря, необоснованны.

Более того, ни о каком побеге в истории с Трейгером не может быть ре­чи, ведь он не был крепостным А. Демидова. Он покинул Алтай осенью 1743 г. по окончании контракта. Федор Лелеснов вспоминал в 1769 г., что не­задолго до отъезда Трейгера он показал горному специалисту образцы ру­ды с заброшенной с 1736 г. Змеиной горы. Опытный русский рудознатец об­ратил внимание на особенности змеиногорской руды, однако, не обладая достаточными знаниями (он просто никогда не видел серебряной руды), все же сомневался в подлинности своего открытия. Немецкий мастер сразу оп­ределил, что образцы «добываемым на Медвежьем острове рудам сходны», т. е. серебряные. Покидая Колывано-Воскресенские заводы, Филипп Трейгер взял с собой образцы найденной Лелесновым змеиногорской руды (возмож­но, он уже тогда решил показать руду сразу в столице, поскольку официаль­но у Демидова уже не работал).

Следовательно, никакого побега Трейгера со шляпой змеиногорских са­мородков не было. Появление этих слухов есть не что иное, как народная ин­терпретация событий, связанных с открытием алтайского серебра и после­дующим взятием Колывано-Воскресенских заводов.

^[1] На Выйском заводе чистая медь обходилась Демидову по 6,16-7 руб. [43, с. 193].

^[2]   Примерно такие же цены за медь, принятую с 1735 по 1739 гг., были установлены и для других заводчиков.

^[3] Отчет В. Райзера и В. Фермора под названием «Рудокопческое состояние демидовских медных заводов в Кузнецком уезде. 1732 г.» храниться в РГАДА [5]. Цит. по: 9, л. 94 об.

^[4] Подробно этот сюжет рассмотрен нами в отдельном очерке [28, с. 85-92].

^[5] О технологии производства серебра в XVIII в. см. там же.

Автор: А. В. Контев

Вторая часть аргументов здесь.