Тезис о том, что протоиндийскую цивилизацию необходимо рассматривать в качестве одного из истоков общеиндийской культуры и религии (в первую очередь индуизма), принимается сейчас, видимо, большинством исследователей причем весьма плодотворным и перспективным оказывается сравнение протоиндийского материала с племенными или сельскими верованиями и культами, в особенности теми, что распространены в дравидоязычных ареалах.
Методологически это оправдано тем, что язык протоиндийских надписей, как уже отмечалось, определен как протодравидский, хотя нельзя забывать и о том, что «термин дравидский приложим сейчас, к протоиндийской цивилизации, строго говоря, лишь в лингвистическом смысле» [Альбедиль, 1994, с 19]. Все же представляется допустимым исходить из того, что, во-первых, населявшие долину Инда люди, вероятнее всего, были далекими предками современных дравидов и, во-вторых, культура и религия дравидов сохранила немало архаичных черт, имеющих явно неарийское происхождение. С необходимой долей осторожности и гипотетичности их вполне можно рассматривать под углом зрения протоиндийской культуры.
Помимо этого, весьма плодотворным оказывается выявление связей хараппской цивилизации с древневосточными культурами Шумера, Элама, Египта и более широко — с древнейшим культурным ареалом, на базе которого сформировались, в частности, культуры и Элама, и Хараппы. Так, давая общую характеристику протоиндийской религии, Т. Хопкинс и А. Хильтебайтель утверждают, что ее истоки «лежат в сельских культурах Белуджистана и Афганистана, которые были частью большой региональной системы в Западной Азии, включавшей в себя сельские культуры Южного Туркменистана и эламскую культуру Юго-западного Ирана» [Хопкинс, Хильтебайтель, 1987, с. 215].
Основной чертой религии этого западноазиатского региона признается отчетливый акцент на идее плодородия, связанный с культом женского производительного начала. Об этом свидетельствует множество найденных в этом регионе примитивных глиняных или терракотовых женских фигурок с подчеркнуто округлыми грудью, животом и бедрами. Рядом с ними иногда находили статуэтки быков или баранов — несомненные символы мужской сексуальной потенции.
Такого рода женские фигурки, обнаруженные ив ранних слоях протоиндийской культуры, вероятно, использовались в домашних ритуалах, главным образом в вотивных, а иногда, видимо, в магических целях. Интересно, что в Эламе параллельно с женскими фигурами найдены изображения змей, связь которых с культом плодородия общеизвестна. На одной эламской печати конца III тыс. до н.э. изображена жрица в юбочке из змей, с рогатым полумесяцем на голове, запечатленная без сомнения, в момент исполнения какого-то ритуала. Змеи представлены и на многих протоиндийских печатях, иногда в контексте сцены поклонения богине, расположенной вблизи дерева. Эта культовая комбинация, совершенно неизвестная ведам, как неизвестно им поклонение змеям вообще, до сих пор часто встречается на юге Индии [Хопкинс, Хильтебайтель, 1987, с. 217]. Следует подчеркнуть, что культ змей, занимающий в индуизме заметное место и обросший в нем богатыми и разветвленными мифологией и иконографией, явление безусловно не арийское, но типично аборигенное. Можно с уверенностью утверждать, что одним из его истоков является религия Мохенджо-Даро и Хараппы.
То же следует сказать и по поводу культа лингама (фаллоса). Хотя материальных свидетельств о наличии такого культа в протоиндийской цивилизации сохранилось немного, все же они есть; это, например, семь глиняных лингамов в ритуальных очагах, найденные в Калибангане. Чрезвычайно важна в этом отношении и другая находка, понятая как подставка для лингама. Ее можно интерпретировать и как часть, вероятно, древнейшего совместного изображения йони к лингама [Парпола, 1985, с. 129, 24—25]. Значимости темы плодородия в протоиндийской религии полностью соответствует и откровенная эротичность некоторых изображений, в том числе сцены соития (вероятно, ритуального), в которых наряду с людьми иногда участвуют и животные (см. [Парпола, 1994, с. 219]).
Автор: А.М. Дубянский