Развитие бхакти как мистического течения в индуизме ряд исследователей связывают с развитием феодализма на Юге [Пятигорский, 1962, с. 78], при этом М.Г.С. Нараянан и К. Веллутхат обращают внимание на то, как глубоко проникла в поэзию и мистический опыт тамильских бхактов терминология феодального служения [Нараянан, Веллутхат, 1978, с. 52]. Добавим к этому, что развитие южно-индийского бхакти было, видимо, связано и с необходимостью для индуизма отстоять свое влияние от посягательств буддизма и джайнизма: во многих сочинениях тамильских бхактов оба эти учения подвергаются критике [Пятигорский, 1962, с. 135 - 136].

В целом южно-индийское бхакти можно оценить как первую «народную форму индуизма», включившую в себя и брахманский культ, и адаптированные к нему верования неарийского и небрахманского населения Юга [Нараянан, Веллутхат, 1978, с. 45].

Не отрицая привилегий брахманов и их монополию на ученость и ритуальную чистоту, южно-индийское бхакти утверждало право на общение с богом для тех, кто не принадлежал к высшей касте, хотя сами поэты-бхакты в большинстве своем были брахманского или кшатрийского происхождения. Мистическая любовь к богу делала сами кастовые различия несущественными, но эгалитарные идеи, довольно сильные у некоторых южно-индийских бхактов раннего средневековья, например, у сиддхов [Кайласапатхи, 1978, с. 390 - 391], имели отношение только к духовному миру, а не к грешной земле.

Важной чертой бхакти, проявившейся уже на ранних этапах истории этого комплекса учений, стало почитание, вплоть до обожествления, самих поэтов-проповедников. В Индии всегда чтили мудрецов, легендарных и реальных; ученики составляли собрания их произведений, создавали жизнеописания, подлинные или вымышленные, прежде всего с дидактической целью. Но культ поэтов-бхактов с самого начала обладал целым рядом особенностей. Во-первых, эти люди вовсе не обязательно были брахманами и почитались не как члены высшей касты, а как люди, совершившие определенный духовный подвиг или отмеченные особой милостью бога, даже без каких-либо усилий со стороны самого адепта (так, знаменитого тамильского поэта-бхакта Самбандара в трехлетнем возрасте сама богиня Парвати увидела плачущим и, сжалившись, напоила молоком из своей груди [Пятигорский, 1962, с. 103 - 104]). Во-вторых, часто поведение бхактов шло вразрез с общепринятыми нормами, но именно это делало их особенно милыми богу; их «странность», «одержимость» одновременно и отталкивали, и притягивали. Они привлекали главным образом тех, кто был недоволен существующими нормами религиозной жизни либо из-за низкого происхождения не имел доступа к богопознанию. Таким образом, поэты-бхакты, избравшие бога и избранные им, «создавали параллельную духовно-социальную систему власти, отличавшуюся от царского двора и брахманского совета» [Нараянан, Веллутхат, 1978, с. 56].

Из страны тамилов начинается распространение бхакти на Север, прежде всего — в соседний Карнатак, затем — в Махараштру. Карнатак стал местом деятельности секты лингаятов, которую возглавил Басава (ок. 1105 - 1167), брахман, один из немногих в истории бхакти учителей, совмещавших поэтическое творчество, проповедническую деятельность и государственную службу в высоком ранге министра. Последователями Басавы стали люди из самых разных каст, включая неприкасаемых. Отрицая духовную власть брахманов, лингаяты создали свой собственный институт странствующих монахов-джангамов.

Из страны тамилов начинается распространение бхакти на Север, прежде всего — в соседний Карнатак, затем — в Махараштру. Карнатак стал местом деятельности секты лингаятов, которую возглавил Басава (ок. 1105 - 1167), брахман, один из немногих в истории бхакти учителей, совмещавших поэтическое творчество, проповедническую деятельность и государственную службу в высоком ранге министра. Последователями Басавы стали люди из самых разных каст, включая неприкасаемых. Отрицая духовную власть брахманов, лингаяты создали свой собственный институт странствующих монахов-джангамов.

От тамильского бхакпги секта отличалась радикализмом, не случайно ее последователи и в наше время предпочитают называть себя вирашайвы (букв, «героические шиваиты»). Басава и его ученики не признавали авторитета вед, аскетизма, вообще всех внешних сторон индусского культа. Басава говорил так: Мельничное колесо тоже кланяется, двигаясь вверх и вниз. Становится ли оно преданным Господину? Щипцы складывают руки, соединяясь. Становятся ли они от этого слугами божьими? Попугаи произносят слова. Становятся ли они от этого богословами? (цит. по [Звелебил, 1984, с. 25]).

Главным объектом почитания секты становится Шива и его лингам воспринимаемый (и это сближает лингаятов с тамильскими наянарами) как местное божество — Шива из храма в Каппадисангаме, у места слияния рек Кришны и Малапрабхи, поэтому в речениях (вачанах) Басавы Шива именуется «Бог Сливающихся Рек» [Звелебил, 1984, с. 141]. Вместе с тем обителью бога, неразрывно слитого со всей живой и неживой природой, становится у лингаятов само человеческое тело, уподобляемое Басавой храму [Хакари, 1965, с. 36], отсюда неприятие аскетического умерщвления плоти

В отличие от тамильских бхактов лингаяты создали сильную общину, связанную дисциплиной, авторитетом духовного лидера, этическими и социальными нормами, входившими в прямое противоречие с существовавшими в то время законами общественной жизни. Конфликт с властями был неминуем, и кульминация его наступила тогда, когда на попытку двух членов секты, брахмана и неприкасаемого, поженить своих детей власти ответили кровавыми репрессиями, что привело к расколу сообщества, выделению из него радикального крыла, которое и совершило в конце концов цареубийство; в результате большинство сторонников Басавы были уничтожены, сам он умер в изгнании, но секта сохранилась по сей день, трансформировавшись в особую касту [Звелебил, 1984, с. 145 - 148], многочисленную и пользующуюся большим влиянием в общественно-политической жизни Карнатака.

Автор: Е.Ю. Ванина

Предыдущая статья здесь, продолжение здесь.