Анализируя социально-этические взгляды наиболее крупных проповедников ниргуна-бхакти, многие исследователи справедливо обращают внимание на преимущественно городской характер этого течения и на преобладание в нем ремесленников и торговцев [Лоренцен, 1995, с. 23 - 24; Чандра, 1983, с. 17]. Не отрицая кастовой организации как таковой, многие санты выступали против деления на «чистых» и «нечистых», социальной приниженности и дискриминации тех каст, к которым сами принадлежали.
Следует отметить, что бхакти было изначально, с самого начала своей истории, ориентировано на обездоленных и униженных и предполагало равенство всех людей перед богом, т.е. возможность и право для каждого, кем бы он ни был, достичь мистического единения с богом. И Рама, и Кришна выступали в поэзии сагуна-бхакти как защитники бедных и угнетенных [Цветков, 1987, с. 165 - 166; Холи, 1984, с. 137], готовые предпочесть искренность и самозабвенную любовь неприкасаемого бхакта лицемерию высокорожденных: не случайно у Тулсидаса Рама, в нарушение всех обычаев, охотно ест плоды, да еще надкусанные, из рук неприкасаемой Шабари, а у поэтов «Аштачхап» Кришна предпочитает скромную трапезу в доме неприкасаемого Видуры роскошному пиру у царя. Однако все это имело отношение только к духовной сфере, а в реальной жизни для большинства общин сагуна-бхактов (руководимых, подчеркнем, чаще всего брахманами) кастовое деление и кастовая дискриминация сохраняли свое значение тогда и сохраняют его по сей день [Бургер, 1992, с. 59 - 60].
С этой точки зрения эгалитаризм ниргуна-бхактов, каким бы непоследовательным он ни казался некоторым исследователям [Чандра, 1983, с. 1], выглядит вполне внушительно. Кабир полагал все касты одинаково чистыми, а неприкасаемого кожевенника Райдаса — святым [Двиведи, 1960, с. 231]; для него и других сантов ремесленников и торговцев бхакти, как уже отмечалось, было связано с ростом самосознания. Еще радикальнее был Акхо Бхагат из Гуджарата (XVII в.): он вообще отрицал кастовое деление и проклинал тех, кто следует его законам [Сингх, 1963, с. 206]. Различие социальных воззрений Тулсидаса и Райдаса иллюстрируют созданные ими утопии: царство Рамы, где каждый «с кастой согласно закон свой соблюдал» [Тулси Дас, 1948, с. 839], и Город-Без-Несчастий, где все равны, нет людей второго и третьего сорта [Ванина, 1993, с. 114 - 116].
Специфика социальных воззрений сайтов определяла и их этические взгляды. Их идеалом был честный труженик, зарабатывающий свой хлеб в поте лица и делящийся с тем, кто в этом нуждается; и нищенство, и богатство равно осуждались ими. Особым было и отношение к физическому труду: в противовес и брахманским, и феодальным ценностям ниргуна-бхакты считали любой честный труд «чистым» и законным: от них этот принцип восприняли и развили сикхи. Наконец, этика последователей Кабира выработала совершенно иные, отличные от господствовавших в ту эпоху критерии святости и благочестия. Так, у Малукдаса (ХVII в.):
Назову подлинным дервишем того, кто поведает о достоинствах Рамы.
Достигнет Господа тот, кто лишен алчности.
Напоить жаждущего — вот какое служение примет Мухаммад.
Кто накормит голодного, в момент обретет Бога
[Малукдас, 1946, с. 22].
Итак, завершая раздел, подведем некоторые итоги. Бхакши — комплекс мистических учений в индуизме, развивавшийся на протяжении всего средневековья и создавший великое многообразие региональных вариаций, школ и направлений. С одной стороны, различия в самой мистической практике, социальных воззрениях и этических нормах между существовавшими даже в одно время течениями были столь велики, что многие исследователи вполне обоснованно отказываются от распространенного в научной литературе термина «движение» в применении к бхакти [Шарма К., 1987, с. 1]. И действительно, многие направления бхакти активно полемизировали друг с другом: для Тулсидаса стремление шудр стать равными брахманам, что составляло одну из основ учения сантов, было святотатством, характерным для железного века — калиюги; у Сурдаса полным провалом заканчивается попытка Уддхава, друга Кришны, проповедовать ниргуна-бхакти пастушкам Браджа, они не могут любить Бога-Абсолюта, философскую абстракцию, и потому поднимают Уддхава на смех [Сурдас, 1970, с. 519 - 522].
С другой стороны, не лишены основания доводы тех исследователей, которые считают бхакти единым духовным процессом и указывают, что различия между его последователями были не столь велики. И в самом деле, у Сурдаса есть своя «Рамаяна», а у Тулсидаса — «Кришнаяна». В наследии Кабира немало стихов в духе сагуна-бхакти [Гафурова, 1992, с. 46, 106—107], а Сурдас в ряде своих сочинений выступает как адепт ниргуна-бхакти [Холи, 1995, с. 162 - 163]. Да и упомянутый выше эпизод с Удцхавом можно понять и иначе: ведь ниргуна-бхакти проповедует не кто иной, как друг и посланец Кришны.
По нашему мнению, проблему можно решить, если разделить собственно мистическую практику бхактов и их социально-этические воззрения (учитывая при этом, что одно все же было связано с другим). Действительно, в сугубо религиозной сфере различия между сагуна и ниргуна-бхакти, а также различия внутри каждого из направлений часто были незначительными, и бхакты могли либо переходить от одного к другому, как это случилось с Акхо, разочаровавшимся в сагуна-бхакти кришнаитского толка и избравшим путь ниргуна, либо в разные моменты испытывать различный мистический опыт; как отметил Дж.С. Холи, североиндийские бхакты скорее составляли спектр, чем принадлежали к четко очерченным лагерям [Холи, 1984, с. 124]. Но это, подчеркнем, относится к духовной практике и к поэтическому творчеству, а не к социально-этическим воззрениям, хотя и в случае с последними надлежит соблюдать определенную осторожность и не переносить на средневековых мыслителей общественные и политические категории более поздних времен.
Автор: Е.Ю. Ванина