Обратимся сначала к тем двум концепциям, что сложились в ходе изучения «Песни о Бхагавате». Основа первой из них— представление о «Гите» как о внутренне неоднородном произведении, которое наряду с первоначальным «ядром» содержит многочисленные дополнительные слои. Что же касается второй, то ее сторонники убеждены в целостности «Гиты».

Эти два противоположных утверждения имеют и нечто общее: ни первое, ни второе невозможно опровергнуть. Несомненно и то, что текст поэмы содержит различные, порой противоположные по духу концепции, и то, что в индусской традиции она всегда воспринималась не как компиляция, а как целостное произведение.

Концепция ядра и последующих «дополнений» связана прежде всего с именем выдающегося немецкого исследователя Рихарда Гарбе [Гарбе, 1905]. Ему принадлежит огромная роль в изучении «Гиты». Гарбе установил, что далеко не все стихи, входящие в ее состав, — подлинные, т.е. не все (как об этом свидетельствует и их содержание, и многие другие текстологические особенности) относятся к первоначальному варианту поэмы. Они были, как полагал Гарбе, добавлены в ходе последующей ее обработки. Эту обработку немецкий ученый связывал с влиянием двух значительных религиозно-философских школ — веданты и мимансы. И если исходную, подлинную версию «Гиты» Гарбе считал теистической, то конечная несет на себе, по его мнению, неизбежный отпечаток эклектики и непоследовательности.

По объему ядро «Гиты» Гарбе считал незначительным, относя к нему всего лишь 172 шлоки из 700 (правда, его последователи в этом отношении пошли дальше, и «подлинная» «Гита» постепенно становилась все меньше и меньше). При этом немецкий исследователь стремился не просто отделить зерна от плевел, но и объяснить, почему в рамках одного текста могут сосуществовать столь различные концепции. Такую разнородность «идейного содержания» «Гиты» он связывал с тем, что это популярное, а не строго философское произведение. Эволюция текста не сводится только к тому очевидному факту, что первоначальный вариант подвергся переработке. Само редактирование оказалось не свободно от противоречий: несмотря на то что как миманса, так и веданта считаются ортодоксальными школами, многое разделяет их доктрины. Вместе с тем основное направление редактуры не вызывало сомнений: текст перерабатывался в духе брахманистского ритуализма. И если стихи II.42 - 46 и XVIII.66 явно содержат критику ведийских жертвоприношений, то в шлоках III.9 и IV.3, на-

против, говорится об обязанности совершить агнихотру (возлияние молока на три священных огня, горящих на домашней жертвенной площадке) — один из важнейших «домашних» обрядов брахманистской религии. Редактор, по словам Гарбе, поддался искушению и дополнил «Гиту» своими собственными ритуалистическими наставлениями.

Такие дополнения Гарбе считал вполне чуждыми первоначальному духу произведения. Ведь в «старом» тексте, как об этом свидетельствует, в частности, шлока IV.25 и др., о жертвоприношении говорилось только в переносном, духовном смысле [Гарбе, 1905, с. 15].

То, как в шлоке XVII. 13 характеризуется «тамасическая жертва» (...без раздачи еды, без молений, /не по шастрам, жрецам без награды) [Семенцов, 1985, с. 213), т.е. как обряд, в ходе которого не рецитируются священные тексты, а брахманы не получают заслуженной награды, создает, по словам Гарбе, впечатление, что здесь выражена точка зрения мимансы с характерными для последней акцентированием роли сакрального текста и почитанием брахманов. Но с таким пониманием ритуала решительно расходится описание «правильной», «саттвической жертвы», которое мы встречаем двумя шлоками раньше: Если жертвуют по предписаньям, / со вниманьем, плодов не желая, / с одной мыслью: «Жертвовать должно», / эта жертва бывает саттвичной [Семенцов, 1985, с. 212]. Подлинная жертва приносится без надежды получить награду, и такая концепция ритуала, если истолковать ее буквально, действительно противоречит и учению мимансы, и брахманистской традиции в целом.

Примеров различного и даже противоположного понимания ритуала в «Гите» можно привести еще много. Автор (или, скорее, редактор) говорит, по словам Р. Гарбе, об обрядах своего народа, стремясь вписать их в схему, раскрываемую в поэме и основанную на учении о трех гунах — саттве, раджасе и тамасе, космических и одновременно психических сущностях, характеризующих «проявленный» мир. При этом он, однако, не высказывает прямой рекомендации приносить жертвы по ведийским рецептам и следовать учению мимансы, в котором ортодоксальное брахманистское мировоззрение воплотилось в строгом и последовательном варианте. «Гита» лишь содержит призывы почитать брахманов и рецитировать веды. Жертвоприношение и аскеза рассматриваются как средство очищения для мудрецов, однако последние не должны рассчитывать на награду, и этот тезис безусловно свидетельствует об отходе от норм брахманизма.

Однако противоречия, которые сторонники «компилятивного» направления обнаруживают в «Гите», не исчерпываются областью ритуала. С их точки зрения, не менее, а может быть, и более важно, что здесь сосуществуют и две противоположные концепции божественного — с одной стороны, «теистическое» учение о личном божестве, т.е. о Кришне-Бхагавате, ведущем беседу с Арджуной и раскрывающем ему сущность мироздания, а с другой — представление о ниргуна-брахмане («брахмане-без-свойств») — безличной мировой субстанции. В глазах убежденных протестантов, какими были Р. Гарбе и его последователи (например, Р. Отто), такое эклектическое сочетание в самом деле выглядело нелогичным.

Действительно, совместить эти два подхода в одном произведении, казалось бы, немыслимо. Их синтез, однако, стал реальностью. На вопрос, почему он оказался возможен, попытались ответить сторонники второго направления, отстаивавшие тезис о «целостности» «Гиты». Среди них наибольшее значение имеют работы Л. де Ла Валле-Пуссена, Ф. Эджертона и Э. Ламота, а в последнее время — Р. Зэнера и Й. ван Бюйтенена. В отечественной литературе «концепция целостности» была представлена В.С. Семенцовым. В его творчестве она нашла наиболее радикальное выражение.

Этот подход к «Бхагавад-гите» можно охарактеризовать как функциональный. Как бы мы ни истолковывали содержание поэмы, одно несомненно — ее огромное значение. Потому-то и трудно согласиться с теми, кто рассматривает «Гиту» как компиляцию, что перед нами — сакральный текст, заботливо сохраняемый в течение многих столетий, а не свалившийся «неизвестно откуда» [Семенцов, 1985, с. 39]. И прежде чем рассуждать о «содержании», полезно выяснить, как этот текст построен и каковы были его традиционные функции.

При таком взгляде на текст поэмы многие противоречия, содержащиеся в ней, предстанут в ином свете. Если мы имеем дело с трактатом, в котором раскрывается картина мира, предназначенным для чтения и усвоения, то противоречия свидетельствуют о непоследовательности. Но если речь идет о тексте ритуальном, который надлежит повторять про себя или вслух, с тем, чтобы достигнуть определенного духовного состояния, то от противоречий не остается и следа: в этом случае перед нами только ряд «картин», на которых адепт должен в тот или иной момент сосредоточить свое внимание.

Настаивая именно на таком характере «Гиты», В.С. Семенцов высказывает мысль, что «Песнь о Бхагавате» использовалась при совершении особых тайных кшатрийских обрядов. Эту ритуальную традицию исследователь возводит к «внутренней жертве» упанишад. Он обнаруживает в «Гите» типичную для брахманической прозы формулу ya evam veda («кто так знает»), указывающую на то, как совершить то или иное ритуальное действие и каких результатов можно добиться с их помощью. Эта модель лежит в основе не одного лишь «внешнего», вещественного обряда, но также внутреннего, символического жертвоприношения, которое брахман творит в своем сознании ради «излечения» и подстраховки обряда внешнего, но которое в определенных ситуациях приобретает главенствующую роль. Но символически воспроизвести в воображении необходимые детали обряда можно только при одном непременном условии: следует точно повторять про себя священные речения. Именно рецитирование сакральных текстов становится сущностью «внутренней жертвы». С таких позиций В.С. Семенцов рассматривает упанишады; текстом, предназначавшимся для ритуального рецитирования он считает и «Бхагавад-гиту».

О верности этого наблюдения свидетельствуют — или должны свидетельствовать — те оценки «Гиты», которые мы обнаруживаем в различных традициях, зафиксировавших и сохранивших ее. К какой из них мы бы ни обратились, везде на разные лады варьируется представление о рецитировании поэмы как о своеобразном внутреннем жертвоприношении. При этом В.С. Семенцов рассматривает учение «Гиты» как вполне ведийское если не по содержанию, то по природе знания.

Автор: А. В. Пименов

Предыдущая статья здесь, продолжение здесь.