Восьмая глава развивает разные темы, связанные с природой Бога и взаимоотношениями между Ним и человеком. Среди прочего речь заходит и о том, сколь важно в момент смерти обратить свои помыслы к Богу:

В час смерти кто, меня

вспоминая, оставляет тело

и уходит [из жизни], тот в мое существо

входит — нет сомнения (VIII.5).

И далее:

Ко мне придя, новое рождение —

обитель печали непостоянную —

не обретают великие души,

совершенства высшего достигшие (VIII. 15).

И все же после всего (столь многого!) сказанного, в начале следующей, девятой главы Кришна словно повторяет («на новом витке спирали»?) то, что говорил в начале седьмой главы:

Это самое тайное тебе

поведаю, не таящему недоброе (или: не ропщущему),

знание-мудрость,

зная которое ты освободишься от зла (IX. 1).

Однако то, что следует за этим обещанием, сначала кажется лишь вариациями на уже знакомые темы:

Мною проникнут этот весь

мир — [мною], чей облик не явлен;

во мне пребывают все существа,

[но] я не пребываю в них (IX.4).

Не признают меня глупцы (или: заблуждающиеся),

[меня], в человеческое тело облекшегося,

высшую сущность не знающие

мою — владыки всех существ (IX. 11 ).

Великие души, о Арджуна,

принимая [мою] божественную природу,

почитают меня и только меня,

зная, [что я —] непреходящее начало всех существ (IX. 13).

Но вскоре возникают и новые мотивы:

Я — отец этого мира,

[а также] мать, устроитель и прародитель ь;

[я —] то, что должно знать; [я —] то, что освящает [мир];

[я —] священный слог «ом»;

[я — также гимны] Ригведы, Самаведы и Яджурведы (IX. 17).

Даже те, кто привержен другим богам,

поклоняются им, проникнутые верой,

Даже они мне, о Арджуна,

поклоняются, хотя и не по установленным правилам (IX.23).

Одинаково я отношусь ко всем существам,

нет ни ненавидимых, ни любимых;

но те, кто преданно поклоняются мне,

те — во мне, и в них — я (IX.29).

Ближе к концу главы Кришна приберегает такое поистине поразительное откровение:

...О Арджуна, ко мне прибегнув,

даже рожденные в скверне,

[даже] женщины, вайшьи и шудры —

даже они достигают высшего удела (IX.32).

Но спешит тут же добавить:

Тем более благочестивые брахманы

и царственные мудрецы-бхакты.

В этом непостоянном, полном страданий мире

родившись, почитай-люби меня (IX.33).

И вот самая последняя строфа главы (первой своей половиной в точности совпадающая с одной из заключительных строф поэмы — XVIII.65):

На меня сознание направляй, моим бхактом будь,

мне приноси жертвоприношения, мне поклоняйся;

ко мне ты придешь, так обустроив

себя, устремленный ко мне (IX.34).

В следующей, десятой главе тема Кришны как высшего Божества, «великого владыки миров» (Х.3), развивается крещендо. Вот две характерные строфы из этой главы:

Я— всего источник,

из меня все проистекает;

так зная, поклоняются мне

мудрые, наделенные чувствами (Х.8).

Я — то «я», о Арджуна,

что находится в сердцах всех существ;

я — и начало, и середина

[всех] существ — и [их] конец (Х.20).

Одиннадцатая глава поэмы — ее своего рода сюжетный и эмоциональный апогей. Арджуне уже недостаточно слов, он говорит: «Хочу видеть твою божественную природу» (XI.3). Кришна согласен и наделяет Арджуну божественным взором (Х.8), поскольку обычное человеческое зрение не способно было бы воспринять подлинный облик Бога, явление им своей подлинной сути (его теофанию). Кришна говорит:

Если бы тысяча солнц,

в небе вместе явившись,

воссияла — подобно было бы то [сияние]

сиянию этой Великой Души (XI. 12).

Видение Арджуны отличается от прочих строф поэмы и своей поэтикой, которую можно назвать поэтикой космического ужаса. Большая часть строк одиннадцатой главы написана не обычным эпическим ануштубхом (восьмисложником), а триштубхом — строками в одиннадцать слогов, более емкими и, видимо, более соответствующими масштабу и духу «видения». Вот некоторые строфы этого эпизода в переводе В.С. Семенцова:

[Арджуна сказал:]

 

Вижу богов я в Твоем, Боже, теле,

вижу существ разновидные толпы,

вижу на лотосе Брахму-владыку,

вижу провидцев, божественных змиев (XI. 15).

Всё, что ни есть меж землею и небом,

страны все света — собою Ты обнял;

видя невиданный облик Твой страшный,

в ужасе, Боже, трепещут три мира (XI.20).

Образ ужасен Твой тысячеликий,

тысячерукий, бесчисленноглазый;

страшно сверкают клыки в Твоей пасти.

Видя Тебя, все трепещет; я тоже (XI.23).

Вот они все — сыновья Дхритараштры,

Бхигима и Дрона, и тот сын возницы,

прочих царей вереницы, героев,

и предводители воинов наших (XI.26) —

внутрь Твоей пасти, оскаленной страшно,

словно спеша, друг за другом вступают;

многие там меж клыками застряли —

головы их размозженные вижу (XI.27).

Кто Ты? — поведай, о ликом ужасный!

Слава Тебе, высший Боже! Помилуй!

О изначальный! Изведать хочу я,

что совершить Ты намерен — скажи мне! (XI.31).

[Кришна отвечает:]

Время Я — мира извечный губитель.

Весь этот люд Я решил уничтожить.

В битву ты вступишь иль битву покинешь,

воинам этим пощады не будет (XI.32).

Так поднимайся! Добудь себе славу!

Царством, врагов перебив, наслаждайся!

Их ведь заранее всех поразил Я:

будь лишь оружьем Моим, славный лучник! (XI.33).

Дрону, и Бхишму, и Карпу, сын Притхи,

И Джаядратху — бойцов превосходных —

ты не колеблясь убей, Мной убитых!

С ними сразись! Ты их всех одолеешь (XI.34).

Таким образом, после общих рассуждений о Боге и человеке здесь мы вновь возвращаемся к исходной конкретной проблеме: почему Арджуне следует идти в бой — и Арджуна получает еще один ответ. Оказывается, все противники Арджуны уже заранее убиты Богом — и Арджуне предстоит совершить лишь своего рода символическое действие по их убиению, выступив в роли некого «орудия» божественного промысла.

Арджуна удовлетворен и обрадован таким объяснением. Он произносит длинный гимн во славу Кришны (XI.36 - 46), но под конец все же просит Бога предстать перед ним в своем более привычном виде. Кришна выполняет просьбу Арджуны и при этом подчеркивает, что оказал ему своей теофанией высочайшую милость, которой не удостаиваются даже боги: Арджуна заслужил эту милость исключительно своей любовью-преданностью Кришне (XI.52 - 54). Заключительная (55-я) строфа главы содержит нечто вроде определения бхакт. По мнению Шанкары, эта строфа выражает «суть всего учения „Гиты"»:

Действующий ради меня, считающий меня наивысшим,

преданный мне (или: мой бхакт) без иных привязанностей,

невраждебный ко всем существам —

приходит ко мне, о Арджуна (XL55).

Автор: С.Д. Серебряный

Предыдущая статья здесь, продолжение здесь.